Дрожащими пальцами набрав номер, Сара позвонила в полицию.

Ей ответили быстро и немного успокоили, заверив, что через полчаса пришлют своего человека. Только не надо никакой паники.

Не надо паники? Но разве это возможно? Стоило ей только вспомнить о том, как она встретила Робби в первый раз, как он наивно верил, что сможет сам добраться до Лондона…

Сердце у нее замерло, она повернулась к Грею.

— Вам не кажется, что он отправился в Лондон, к экономке бабушки? Когда я увидела его впервые…

Грей покачал головой.

— Не имею ни малейшего представления, как он может поступить. Вы его знаете лучше. Я был уверен, что он пошел к вам, ничего другого я не мог себе представить. Боже мой! Я даже подумал, что вы…

— Вы подумали, что я позволю ему уйти из дома?

Хотя она старалась говорить спокойно, голос ее предательски дрогнул.

— Простите меня… я… у меня путаются мысли. Но я никогда не доверял женщинам.

Она мрачно взглянула на него.

— Доверие, как и все другое, имеет оборотную сторону, — сказала она тихо. — Я бы никогда не могла обидеть Робби, какими бы ни были мои чувства к вам. Я знаю, что вчера была к вам несправедлива. Но мне было так неудобно перед сестрой и ее мужем, я их подвела. Они устраивали не просто обед, это также была деловая встреча.

Грей нахмурился.

— Вы должны были обедать с сестрой?

— Да, я была четвертой в их компании, — ответила Сара и замолчала. (К дому подъехала машина.) — Должно быть, полиция.

— Да, похоже, — сказал Грей, направляясь к двери. — Я открою.

Осмотрев все шкафы, Сара объяснила полицейским, как был одет Роберт.

— Очевидно, он решился на побег внезапно, — сделала вывод полицейский инспектор, женщина. По опыту они знали, что, если ребенок решился на побег, он, как правило, берет с собой любимые вещи и смену белья. Робби же с собой ничего не взял и оделся во что попало.

— Не случилось ли вчера что-то, что могло его сильно расстроить? — допытывалась инспектор.

Сара покачала головой.

— Насколько я знаю — нет.

— Может, он поссорился с вами или с кемнибудь из друзей?

Сара перебирала в уме события вчерашнего дня.

Она уже рассказала инспектору о прошлом Робби и об обстоятельствах его жизни здесь, ничего не сообщив при этом об отношениях Грея и Робби: если Грей сочтет нужным упомянуть о них — это его личное дело.

С ними разговаривали по отдельности и вместе, вопросы были очень подробными, заставляли Сару морщиться, но Грей, как она заметила, отвечал спокойно и искренне, даже когда они выставляли его не в лучшем свете.

Когда Грей признался, что вечером не виделся с сыном, сержант, задававший вопросы, заметил сочувственно:

— Не вините себя, сэр. Иногда мы все бываем невнимательны.

Закончив расспросы, полицейские уехали, Сара также собралась домой, подумав, что Грею захочется побыть одному, но, к ее удивлению, он отрицательно покачал головой, пробормотав почти с мольбой:

— Нет, пожалуйста, если вы можете… — Сара промолчала. Грей добавил нерешительно, как бы подбирая слова, к которым не привык: — Вы знаете Робби… вы ему нужны, он вас любит. Если… когда они найдут его… если вы будете здесь…

Значит, он хотел, чтобы она осталась только ради Робби? Ну, другого она и не ждала.

Это нескончаемое утро продолжалось; Сара поднялась в комнату Робби — ей хотелось побыть среди его вещей — и увидела там Грея: он сидел на кровати сына, спиной к ней, прижавшись головой к любимому мишке Робби.

Сара уже собиралась тихонько выйти из комнаты, когда он произнес отрывисто:

— Нет, не уходите. Бог мой, я все думаю: какой он маленький, несчастный. Я должен бы искать его, а не сидеть здесь без дела и ждать.

Сара подошла к нему и сказала глухо:

— Нет, полицейские просили нас остаться здесь, на случай каких-то новостей.

— Я чувствую себя совершенно беспомощным. Он же мой сын. Господи, мой ребенок. — Он помолчал и сказал резко: — Я знаю, вы считаете, что это я во всем виноват, но поверьте, я так себя виню, как вам и не снилось! Ах, если бы я только заглянул к нему вчера!

И, как и раньше, Сара погладила его — молчаливый знак сочувствия, утешения и понимания; горло у нее сжалось, она боялась, что не сможет больше вымолвить ни слова. Грей повернулся к ней; движения его были неуверенными, как у слепого, лицо полно отвращения к самому себе, когда он воскликнул:

— Почему, почему он так поступил? Он действительно меня так боится и ненавидит?

Тотчас же Сара откликнулась:

— Нет-нет, конечно же, нет.

Сама того не замечая, она тянулась к нему; его голова оказалась совсем рядом, и, хотя внутренний голос твердил ей, что не нужно этого делать, сострадание и жалость взяли свое, она погладила его по волосам, утешая и успокаивая.

— Ох, Сара, если с ним что-нибудь случится…

Она вдруг испуганно застыла: его следующее движение разбило вдребезги ее прежнее представление о нем. Неуклюже подняв руки, он крепко обнял ее и спрятал голову у нее на груди.

— Грей… — Ее голос дрогнул. Она хотела высвободиться из его объятий, но Грей только крепче прижал ее к себе, тело его дрожало от сдерживаемых рыданий, и Сара поняла, что вырваться будет очень трудно…

ГЛАВА 8

Почувствовав ее намерение. Грей, не поднимая головы, прижался к ней еще теснее; горячее дыхание и исходящее от его тела тепло проникали сквозь тонкую ткань блузки, заставляя Сару трепетать от желания.

Он глухо произнес:

— Нет, Сара, нет. Не уходите, обнимите меня. — А затем, когда она замерла, каждой клеточкой своего тела ощущая его близость, он хрипло прошептал: — О Господи, я не понимаю, что со мной происходит, Я думаю о вас день и ночь, вы об этом знаете? Вы мне снитесь, я просыпаюсь в отчаянии, я представляю себя… Боже, как мне вас недостает! Я…

Он вдруг замолчал, осознав, что говорит, и, медленно подняв голову, отвернулся от нее и сказал голосом, полным отвращения к себе:

— Даже сейчас, когда мне следовало бы думать о Робби, я все еще мечтаю о вас…

— Это шок, — проговорила Сара. — Так иногда бывает, люди ведут себя неразумно…

Она замолчала, опустив глаза, и обнаружила, что несколько пуговиц на блузке расстегнулись и видна грудь.

Дрожащей рукой она хотела застегнуть их, и этот жест привлек внимание Грея. Она оцепенела, заметив, что он смотрит на нее; дыхание рвалось из ее груди, выдавая волнение.

Точно управляемая какой-то неслышной командой, рука, извечным стыдливым жестом прикрывавшая грудь, опустилась, сердце бешено стучало. Она ощущала его желание, все другие чувства были, как в параличе, окутаны гипнотической дымкой, дремотой, наполненной яркими красками, рожденными ее женской уверенностью, что она ему нужна, желанна, притягательна.

Ее способность рассуждать или сомневаться исчезла под напором могучей уверенности: все преграды между ними снесены, сейчас они равны; Грей сбросил с себя броню, которой защищал свое «я», и она увидела под ней живого, страдающего, легкоранимого человека.

Они уже не были врагами, обоих роднила боязнь за Робби. И, повинуясь своей натуре — приходить на помощь любому страдающему человеку, — Сара не оттолкнула Грея, не отвергла его.

Она не учла только, что ее собственное желание окажется столь же пронзительным и нестерпимым, как и его. Это желание смягчалось ее природной сдержанностью, застенчивостью и очень небольшим юношеским опытом.

И вот сейчас, в эту минуту, когда Грей сжимал ее в своих объятиях, шепча ее имя, — его дыхание ласкало кожу на ее груди, он расстегивал неловкими пальцами пуговицы на блузке, — ее захлестнула волна бешеного первобытного желания, настолько сильного, что у нее захватило дух. Она вскрикнула от нетерпения: скорее сорвать одежду с себя и с него, прижаться всем телом к нему. Она крепко сжала губы, ощущая, что руки у него дрожат, когда он стягивал с нее блузку. До нее донесся резкий запах разгоряченной плоти, и она лихорадочно начала снимать с Грея рубашку, легко прикасаясь к нему руками. Это еще усилило жар, который наполнял ее, и она услышала свой отчаянный стон.